Душан Грегор: делать хоккей на позитиве
В ВХЛ работает лишь один иностранный тренер – словак Душан Грегор. В прошлом году он возглавлял «Сокол», теперь работает с «Сарыаркой». Мы договорились о встрече с ним еще в Тюмени. Но встретиться решили по прилету в Караганду. «Я вам позвоню», - сказал Грегор. Обычно это означает сверхвежливый отказ. Но Грегор действительно позвонил уже днем после прилета (а в Казахстан мы прибыли поздней ночью), и пригласил на чашку кофе и разговор.
- Вы ехали в Казахстан, уже зная, куда направляетесь. А вот год назад вы приехали в Красноярск, совершенно не зная ничего. Ни о ВХЛ, ни о хоккее в этой лиге, ни о жизни здесь. Много с тех пор пришлось сделать открытий?
- Во-первых, спасибо за такой вопрос. Он очень точно сформулирован, именно открытий. Многие просто не осознают, с чем придется столкнуться, насколько тяжело новому человеку, особенно иностранцу, особенно не знающему языка или знающего его плохо. Хоккей, привычки, менталитет – все, совершенно все другое. Даже несмотря на то, что и русские, и словаки вроде бы славяне. Но различий больше, чем сходства. А у меня в дополнение ко всем этим сложностям еще серьезно заболел отец. Я метался: поеду в Россию, не поеду. Но отец сказал, мол, езжай, Душан, я буду сражаться не только за себя, за свое здоровье, но и за тебя.
Приехал в Красноярск, а через две недели отец умер. Это был очень сложный для меня период, я о нем еще никому и никогда не рассказывал. Начало карьеры в России оказалось очень тяжелым.
- И даже языковые проблемы были?
- И они были. Ведь русский язык изучал только в школе. Тогда еще была Чехословакия, был Советский Союз, но сколько времени с тех пор прошло? 35 лет назад. По сути, пришлось учиться заново, уже на ходу. Хорошо иностранным тренерам в КХЛ, финнам, канадцам, американцам, возле каждого из них всегда переводчик. Для Высшей лиги переводчик – это роскошь, поэтому пришлось заниматься самому.
- В России очень популярен и очень любим Владимир Вуйтек. Всем импонировала его открытость, способность отвечать на любые вопросы. После него были Шуплер, Глинка, Сикора, Ржига – все наставники из Чехии и Словакии оказывались весьма приятными и открытыми людьми, особенно на фоне наших, чаще всего молчаливых тренеров. Это что, национальная особенность?
- Мы ведь все друг друга знали и знаем. Жаль только Ивана Глинки уже нет среди нас. Под руководством Юлиуса Шуплера я играл «Дукле» из Тренчина, и не просто играл. Мы тогда, в 1992 году, стали последними чемпионами Чехословакии. Знаю я и Вуйтека. Спасибо, конечно, что вы ставите меня в один ряд с этими выдающимися
специалистами. Мое мнение такое: все идет, ребята, из нашей головы. И для тебя самого, и для окружающих тебя людей крайне важно, чтобы из нее шел позитив. Всегда и в любой ситуации такого не бывает, но к этому нужно стремиться. Ты идешь с позитивом к людям, и они отвечают тебе тем же. И я стараюсь придерживаться этого правила.
- Вуйтек рассказывал, что в первый год работы в Ярославле «отдыхал головой» с Яном Петереком. Просто разговаривая с ним один на один по-чешски. А вы со своими словаками разговариваете на родном языке? Или дистанция между тренером и игроком слишком большая?
- Я люблю поговорить, но при этом стараюсь поддерживать со всеми игроками одинаково ровные отношения. Поэтому в команде всегда говорю по-русски, в том числе и со словацкими игроками. Я хочу, чтобы все видели и понимали, что в команде для меня все равны, и я не делаю никакой разницы между русскими, словаками, канадцами или американцами. Другое дело, что когда я пришел в «Сарыарку» и мы перестраивали систему игры, в доведении моих мыслей и идей больше всего мне помогли именно словацкие игроки. В качестве самых точных и понимающих меня переводчиков. Я очень рад, что в команде есть Владимир Ковач, Михал Махо, Ян Гомер, Якуб Гашпарович. Особенно Якуб, он два года играл под моим руководством, я знаю, на что он способен. Вначале у него не пошло, многое не получалось, но постепенно он добавил, сейчас уже лучше. Но я им до сих пор недоволен, потому что знаю его уровень.
- Но ведь их набирали не вы? Когда вы пришли в «Сарыарку», все они уже играли в ней.
- Вот так иногда пересекаются судьбы. Ян Гомер играл под моим руководством, когда мы стали чемпионами Словакии. Про Гашпаровича я уже сказал. И Ковач, кстати, тоже прошел через мои руки. И все мы снова встретились здесь, в Караганде…
- В Красноярске, несмотря на все сложности, вы начинали с предсезонки. В «Сарыарке» пришлось принимать команду уже по ходу сезона…
- Безусловно, мне по душе начинать работу с «нулевого цикла», то есть, в межсезонье. Самому ее готовить, проводить ледовую подготовку и за все отвечать. В данном случае главным фактором, повлиявшим на мое решение, стало желание вернуться в Россию. Пусть в данном случае не совсем в Россию, но в российский хоккей. Для меня Россия – одна из двух мировых хоккейных держав. Еще в прошлом году я увидел ВХЛ, понял, что это весьма добротный и качественный хоккей. Причем условия, в которых существует этот хоккей, постоянно улучшаются, и сам хоккей растет. Меня не было полгода, но когда я вернулся, то увидел, что даже за это время лига сделала большой шаг в своем развитии. 26 команд – и практически все играющие. В Словакии тоже хороший хоккей, но наша страна маленькая. А в России есть КХЛ, есть ВХЛ – две замечательные лиги.
Мне 52 года, я понимаю, что могу расти как тренер, и лучше, быстрее это будет здесь. Поэтому когда директор «Сарыарки» Аргын Нигматулин мне позвонил, я долго не думал. Он не побоялся поставить на меня посреди сезона – это приятно, ответственно, и, по-моему, дает какой-то результат.
- Но Россия, как и Казахстан, одним хоккеем не ограничиваются. Наверняка ведь есть и другие моменты, которые не слишком нравятся? Например, тот же пограничны1 контроль при каждом вылете и прилете…
- Скажем так, это издержки рабочего процесса, не влияющие на сам процесс. Если ты взялся за эту работу, то должен справляться и с ними. Мне и в Красноярске поначалу все эти переезды тяжело давались, а там границу с командой всего пару раз за сезон пересекаешь. Ничего, привык. Так и тут привык. Это в Словакии десять часов с момента выхода из дома до момента, когда окажешься на жарком пляже, притом что едешь не работать, а отдыхать, считается большим сроком. А здесь двадцать часов с момента выхода из дома и до начала работы – не предел.
Что же касается нехоккейных моментов… Например, мне очень не нравятся брошенные животные, особенно собаки. В Красноярске бродячих собак хватало, и для меня это было тяжело. По дороге на арену жила одна такая – кожа да кости. Я ее подкармливал, ребята надо мной посмеивались, а мне нравилось. Сперва посмеивались, а потом смотрю: уже другие подкармливают, собачка ожила, повеселела.
И еще мне не нравится, как в России люди относятся к природе. Останавливается автобус, и из него во все стороны летят пластиковые бутылки, пакеты, какой-то другой мусор. Нельзя так! Европа уже научилась, что природу надо уважать и любить. Сейчас это закладывается уже с молоком матери. Поэтому, скажем, я никогда ничего не выброшу на улице. Обязательно донесу бутылку или, там, стаканчик, до урны. И вот посмотрите: в России строятся красивые дома, красивые парки и бульвары, люди ездят на красивых автомобилях, а вокруг много мусора, который эти же самые люди и выбрасывают.
- Самый нелюбимый вопрос для любого тренера – о его предшественнике. Особенно когда приходится принимать команду посреди сезона.
- Нелюбимый потому, что вопрос очень тонкий. И ответ весьма непростой, и его многие интерпретируют по-своему. Тут ведь как получается? Если у «Сарыарки» в этом сезоне будет результат, обязательно скажут: мол, это заслуга Евгения Зиновьева. Если результата не будет, то спросят: почему его не оставили? Поэтому я не хочу говорить о своем предшественники ничего, ни плохого, ни хорошего. Я пришел в команду 24 октября. За оставшийся регулярный чемпионат команда набрала больше всех очков, хотя и заняла в итоге лишь четвертое место. Мы играем в финале. Значит, что-то немного получилось и у меня, вне зависимости от успехов и неудач моего предшественника.
- Для всей хоккейной России Вуйтек был, есть и будет «пан Владимир». Но ни в «Соколе» в прошлом году, ни сейчас в «Сарыарке» мы ни о каких панах не слышали.
- Это и чешское обращение, и словацкое. Я предпочитаю обращение на «вы» и по имени. Так устраивает всех, и меня в
первую очередь. Я никому из игроков не «тыкаю», мне никто не «тыкает». Пусть будет так. Хотя и «пан Душан», и «пан тренер», с точки зрения нашего языка, совершенно нормальные обращения. Но мы же с вами в Казахстане и в России, правильно? Тут слово «пан» звучит несколько двусмысленно.
- Вы верующий человек?
- Да, но…
- В большинстве своем мы все такие: верующие, но…
- Вере меня учила моя мать, но я не хожу регулярно в храм. К сожалению, мама умерла, когда мне было 14 лет, но в голове осталось, чему она учила. Верую, но в храм не хожу, потому что не чувствую в этом душевной необходимости. Вот такой плохой, но все-таки прихожанин…
- Трудно без семьи работать за границей?
- Без жены очень сложно. Она приезжала в Караганду на Новый год, на двенадцать дней. Для меня семья значит очень много. Но сыновья уже выросли, у них свои семьи. С женой в свое время пришлось пройти через множество трудностей и невзгод. Но тут другая проблема: когда идет сезон или тем более плей-офф, меня нет, даже если я физически присутствую. То есть, я вроде бы здесь, а головой в работе. У меня чудесная жена, ее зовут Любица, все понимающая, все чувствующая, но мы уже дожили до такого возраста, когда человеку нужна стабильность, нужно спокойствие. И я не хочу, чтобы ради меня жена снова всем жертвовала, все бросала и начинала с нуля на новом месте, не надо! Пусть бережет тепло в нашем доме и ждет меня.
- В КХЛ хотели бы поработать?
- Как у вас говорят: «Плох тот солдат, которые не мечтает стать генералом»? Конечно, хочется, но я же понимаю, насколько это сложно. В России много молодых и перспективных тренеров, много сильных иностранных специалистов, большая конкуренция. Мне 52 года, это в нашей профессии самые лучшие годы, года опыт есть уже, а силы есть еще.
Кстати, вот чего я еще в России не понимаю, так это нежелание российских игроков говорить с прессой. Бывает, чуть ли не силком заставляю, а они: дескать, не хочу. Ну как так можно, ребята? Мы все работаем на своих участках, вместе делаем хоккей. Общение с прессой, с болельщиками – это, на мой взгляд, такая же обязанность, как и хорошо играть, выкладываться, биться на льду. Ты хорошо относишься к болельщикам, и болельщики хорошо относятся к тебе, и их еще становится больше. Журналистам, самим по себе, не нужны наши интервью, они их делают не для себя, а для людей. Хоккей делается для людей. Поэтому его и надо делать на позитиве, с улыбкой и красиво.
- Вы ехали в Казахстан, уже зная, куда направляетесь. А вот год назад вы приехали в Красноярск, совершенно не зная ничего. Ни о ВХЛ, ни о хоккее в этой лиге, ни о жизни здесь. Много с тех пор пришлось сделать открытий?
- Во-первых, спасибо за такой вопрос. Он очень точно сформулирован, именно открытий. Многие просто не осознают, с чем придется столкнуться, насколько тяжело новому человеку, особенно иностранцу, особенно не знающему языка или знающего его плохо. Хоккей, привычки, менталитет – все, совершенно все другое. Даже несмотря на то, что и русские, и словаки вроде бы славяне. Но различий больше, чем сходства. А у меня в дополнение ко всем этим сложностям еще серьезно заболел отец. Я метался: поеду в Россию, не поеду. Но отец сказал, мол, езжай, Душан, я буду сражаться не только за себя, за свое здоровье, но и за тебя.
Приехал в Красноярск, а через две недели отец умер. Это был очень сложный для меня период, я о нем еще никому и никогда не рассказывал. Начало карьеры в России оказалось очень тяжелым.
- И даже языковые проблемы были?
- И они были. Ведь русский язык изучал только в школе. Тогда еще была Чехословакия, был Советский Союз, но сколько времени с тех пор прошло? 35 лет назад. По сути, пришлось учиться заново, уже на ходу. Хорошо иностранным тренерам в КХЛ, финнам, канадцам, американцам, возле каждого из них всегда переводчик. Для Высшей лиги переводчик – это роскошь, поэтому пришлось заниматься самому.
- В России очень популярен и очень любим Владимир Вуйтек. Всем импонировала его открытость, способность отвечать на любые вопросы. После него были Шуплер, Глинка, Сикора, Ржига – все наставники из Чехии и Словакии оказывались весьма приятными и открытыми людьми, особенно на фоне наших, чаще всего молчаливых тренеров. Это что, национальная особенность?
- Мы ведь все друг друга знали и знаем. Жаль только Ивана Глинки уже нет среди нас. Под руководством Юлиуса Шуплера я играл «Дукле» из Тренчина, и не просто играл. Мы тогда, в 1992 году, стали последними чемпионами Чехословакии. Знаю я и Вуйтека. Спасибо, конечно, что вы ставите меня в один ряд с этими выдающимися
специалистами. Мое мнение такое: все идет, ребята, из нашей головы. И для тебя самого, и для окружающих тебя людей крайне важно, чтобы из нее шел позитив. Всегда и в любой ситуации такого не бывает, но к этому нужно стремиться. Ты идешь с позитивом к людям, и они отвечают тебе тем же. И я стараюсь придерживаться этого правила.
- Вуйтек рассказывал, что в первый год работы в Ярославле «отдыхал головой» с Яном Петереком. Просто разговаривая с ним один на один по-чешски. А вы со своими словаками разговариваете на родном языке? Или дистанция между тренером и игроком слишком большая?
- Я люблю поговорить, но при этом стараюсь поддерживать со всеми игроками одинаково ровные отношения. Поэтому в команде всегда говорю по-русски, в том числе и со словацкими игроками. Я хочу, чтобы все видели и понимали, что в команде для меня все равны, и я не делаю никакой разницы между русскими, словаками, канадцами или американцами. Другое дело, что когда я пришел в «Сарыарку» и мы перестраивали систему игры, в доведении моих мыслей и идей больше всего мне помогли именно словацкие игроки. В качестве самых точных и понимающих меня переводчиков. Я очень рад, что в команде есть Владимир Ковач, Михал Махо, Ян Гомер, Якуб Гашпарович. Особенно Якуб, он два года играл под моим руководством, я знаю, на что он способен. Вначале у него не пошло, многое не получалось, но постепенно он добавил, сейчас уже лучше. Но я им до сих пор недоволен, потому что знаю его уровень.
- Но ведь их набирали не вы? Когда вы пришли в «Сарыарку», все они уже играли в ней.
- Вот так иногда пересекаются судьбы. Ян Гомер играл под моим руководством, когда мы стали чемпионами Словакии. Про Гашпаровича я уже сказал. И Ковач, кстати, тоже прошел через мои руки. И все мы снова встретились здесь, в Караганде…
- В Красноярске, несмотря на все сложности, вы начинали с предсезонки. В «Сарыарке» пришлось принимать команду уже по ходу сезона…
- Безусловно, мне по душе начинать работу с «нулевого цикла», то есть, в межсезонье. Самому ее готовить, проводить ледовую подготовку и за все отвечать. В данном случае главным фактором, повлиявшим на мое решение, стало желание вернуться в Россию. Пусть в данном случае не совсем в Россию, но в российский хоккей. Для меня Россия – одна из двух мировых хоккейных держав. Еще в прошлом году я увидел ВХЛ, понял, что это весьма добротный и качественный хоккей. Причем условия, в которых существует этот хоккей, постоянно улучшаются, и сам хоккей растет. Меня не было полгода, но когда я вернулся, то увидел, что даже за это время лига сделала большой шаг в своем развитии. 26 команд – и практически все играющие. В Словакии тоже хороший хоккей, но наша страна маленькая. А в России есть КХЛ, есть ВХЛ – две замечательные лиги.
Мне 52 года, я понимаю, что могу расти как тренер, и лучше, быстрее это будет здесь. Поэтому когда директор «Сарыарки» Аргын Нигматулин мне позвонил, я долго не думал. Он не побоялся поставить на меня посреди сезона – это приятно, ответственно, и, по-моему, дает какой-то результат.
- Но Россия, как и Казахстан, одним хоккеем не ограничиваются. Наверняка ведь есть и другие моменты, которые не слишком нравятся? Например, тот же пограничны1 контроль при каждом вылете и прилете…
- Скажем так, это издержки рабочего процесса, не влияющие на сам процесс. Если ты взялся за эту работу, то должен справляться и с ними. Мне и в Красноярске поначалу все эти переезды тяжело давались, а там границу с командой всего пару раз за сезон пересекаешь. Ничего, привык. Так и тут привык. Это в Словакии десять часов с момента выхода из дома до момента, когда окажешься на жарком пляже, притом что едешь не работать, а отдыхать, считается большим сроком. А здесь двадцать часов с момента выхода из дома и до начала работы – не предел.
Что же касается нехоккейных моментов… Например, мне очень не нравятся брошенные животные, особенно собаки. В Красноярске бродячих собак хватало, и для меня это было тяжело. По дороге на арену жила одна такая – кожа да кости. Я ее подкармливал, ребята надо мной посмеивались, а мне нравилось. Сперва посмеивались, а потом смотрю: уже другие подкармливают, собачка ожила, повеселела.
И еще мне не нравится, как в России люди относятся к природе. Останавливается автобус, и из него во все стороны летят пластиковые бутылки, пакеты, какой-то другой мусор. Нельзя так! Европа уже научилась, что природу надо уважать и любить. Сейчас это закладывается уже с молоком матери. Поэтому, скажем, я никогда ничего не выброшу на улице. Обязательно донесу бутылку или, там, стаканчик, до урны. И вот посмотрите: в России строятся красивые дома, красивые парки и бульвары, люди ездят на красивых автомобилях, а вокруг много мусора, который эти же самые люди и выбрасывают.
- Самый нелюбимый вопрос для любого тренера – о его предшественнике. Особенно когда приходится принимать команду посреди сезона.
- Нелюбимый потому, что вопрос очень тонкий. И ответ весьма непростой, и его многие интерпретируют по-своему. Тут ведь как получается? Если у «Сарыарки» в этом сезоне будет результат, обязательно скажут: мол, это заслуга Евгения Зиновьева. Если результата не будет, то спросят: почему его не оставили? Поэтому я не хочу говорить о своем предшественники ничего, ни плохого, ни хорошего. Я пришел в команду 24 октября. За оставшийся регулярный чемпионат команда набрала больше всех очков, хотя и заняла в итоге лишь четвертое место. Мы играем в финале. Значит, что-то немного получилось и у меня, вне зависимости от успехов и неудач моего предшественника.
- Для всей хоккейной России Вуйтек был, есть и будет «пан Владимир». Но ни в «Соколе» в прошлом году, ни сейчас в «Сарыарке» мы ни о каких панах не слышали.
- Это и чешское обращение, и словацкое. Я предпочитаю обращение на «вы» и по имени. Так устраивает всех, и меня в
первую очередь. Я никому из игроков не «тыкаю», мне никто не «тыкает». Пусть будет так. Хотя и «пан Душан», и «пан тренер», с точки зрения нашего языка, совершенно нормальные обращения. Но мы же с вами в Казахстане и в России, правильно? Тут слово «пан» звучит несколько двусмысленно.
- Вы верующий человек?
- Да, но…
- В большинстве своем мы все такие: верующие, но…
- Вере меня учила моя мать, но я не хожу регулярно в храм. К сожалению, мама умерла, когда мне было 14 лет, но в голове осталось, чему она учила. Верую, но в храм не хожу, потому что не чувствую в этом душевной необходимости. Вот такой плохой, но все-таки прихожанин…
- Трудно без семьи работать за границей?
- Без жены очень сложно. Она приезжала в Караганду на Новый год, на двенадцать дней. Для меня семья значит очень много. Но сыновья уже выросли, у них свои семьи. С женой в свое время пришлось пройти через множество трудностей и невзгод. Но тут другая проблема: когда идет сезон или тем более плей-офф, меня нет, даже если я физически присутствую. То есть, я вроде бы здесь, а головой в работе. У меня чудесная жена, ее зовут Любица, все понимающая, все чувствующая, но мы уже дожили до такого возраста, когда человеку нужна стабильность, нужно спокойствие. И я не хочу, чтобы ради меня жена снова всем жертвовала, все бросала и начинала с нуля на новом месте, не надо! Пусть бережет тепло в нашем доме и ждет меня.
- В КХЛ хотели бы поработать?
- Как у вас говорят: «Плох тот солдат, которые не мечтает стать генералом»? Конечно, хочется, но я же понимаю, насколько это сложно. В России много молодых и перспективных тренеров, много сильных иностранных специалистов, большая конкуренция. Мне 52 года, это в нашей профессии самые лучшие годы, года опыт есть уже, а силы есть еще.
Кстати, вот чего я еще в России не понимаю, так это нежелание российских игроков говорить с прессой. Бывает, чуть ли не силком заставляю, а они: дескать, не хочу. Ну как так можно, ребята? Мы все работаем на своих участках, вместе делаем хоккей. Общение с прессой, с болельщиками – это, на мой взгляд, такая же обязанность, как и хорошо играть, выкладываться, биться на льду. Ты хорошо относишься к болельщикам, и болельщики хорошо относятся к тебе, и их еще становится больше. Журналистам, самим по себе, не нужны наши интервью, они их делают не для себя, а для людей. Хоккей делается для людей. Поэтому его и надо делать на позитиве, с улыбкой и красиво.
Максим Лебедев, «Чемпионат»
